«Как на неведомую диковинную зверушку смотрели и липкие вопросы спрашивали». Уральская таможня против гормональной терапии

«Меня зовут Владислав». Переход

Меня зовут Владислав (имя изменено — МЗ). Мне 23 года. То, что я транссексуал, я осознал довольно давно. Я понял, что нужно совершать переход, наверное, лет в 15-16, а то, что надо принимать гормоны — ну, как бы все равно. Когда ты общаешься с людьми, и люди на тебя смотрят, и ты не выглядишь так, как хочешь выглядеть — в моей ситуации это стрессово. Ну, принимали меня за двенадцатилетку и так далее. Внешний вид у меня нормальный был. Но то, что надо начать [гормональную терапию], и скорее бы — думал последние года два. Сдерживал себя до последнего момента, [считал,] что лучше через комиссию все по правилам сделать.

Трансгендерность — несовпадение самоощущения человека с его биологическим полом. Чтобы избавиться от этого мучительного несоответствия, трансгендеры совершают «переход» — меняют пол хирургическим путем и/или получают гормонально-заместительную терапию; после операции прекращать прием препаратов нельзя — организм пациента уже не может вырабатывать необходимые гормоны. Получить разрешение на эти процедуры можно, пройдя врачебную комиссию, которая выясняет, не страдает ли человек психическим расстройством и действительно ли его самоощущение таково, как он говорит.

Самой лояльной среди российских трансгендеров считалась медицинская комиссия при Санкт-Петербургском государственном педиатрическом медицинском университете, которую возглавлял пси­хиатр, пси­хоте­рапев­т и сек­со­лог Дмитрий Исаев. В 2015 году активисты православного движения «Народный собор» добились увольнения Исаева с должности заведующего кафедрой клинической психологии, после этого комиссию расформировали.

Комиссия — там это все одобряют, дают направление к эндокринологам. Эндокринологи выписывают рецепт. Уже по рецепту можно покупать препараты и начинать курс гормональной терапии. Я собирался к Исаеву. Но дело в том, что комиссия все-таки стоит денег. У него комиссия стоит 30-40 тысяч, плюс еще из своего города мне на проезд нужны были деньги. Цены в принципе приемлемые: те же операции в разы дороже стоят. Но непосредственно в последние несколько лет, когда я уже четко для себя определил, что я собираюсь совершать переход, то для меня это было немножко напряжно. Накопить те же 60-70 тысяч — это три моих зарплаты было на тот момент. Была бы у меня сумма, я бы без проблем туда съездил, прошел эту комиссию. Я не боюсь, что меня там отошьют, отправят куда-то, потому что я уверен в себе — все серьезно, чуваки.

Но я так и не смог накопить и в итоге решил начать [терапию] самостоятельно. Потом уже потихоньку дело, может быть, к комиссии бы продвинулось. Ну не было уже сил терпеть вот это вот все — как бы либо в петлю, либо так. Это я уже утрирую, конечно. Но в конце концов, я не выдержал и марте 2016 года, то есть больше полутора лет назад, начал гормонотерапию.

«Ты мальчик или девочка?». Мама, друзья и сослуживцы

Мы с мамой долго на эту тему не разговаривали. Мы вместе жили. И сейчас живем вместе. Я молчал, как партизан — она до последнего делала вид, что ничего не происходит. Мне пришлось ее вытянуть на разговор. Она все выслушала, покивала, сказала что-то в духе: «Жизнь твоя, решать тебе. Я тебе препятствий чинить не буду, но и помогать — особо не жди». После этого снова сделали вид, что даже разговора не было. Потом потихоньку, помаленьку начала [меня] поддерживать. В итоге сейчас нормально к этому относится, обращается по имени.

После начала гормонотерапии некоторые друзья, конечно, отсеялись, которые до конца не хотели понимать. Остальные приняли. Потихонечку научились нормально ко мне обращаться и своим друзьям меня нормально представлять. В целом нехорошо отреагировали на работе — я работал на почте. У меня не было контакта с людьми, с населением. Был чисто офис. В офисе сидели в основном бабулечки, которые вообще шугаются всего нового. Поэтому меня особо хорошо не воспринимали. Тогда я и на гормонах особенно не был, чтобы внешний вид начал меняться — просто я с ними особо не общался. Ну, да они называли меня старым именем — до того, как я имя сменил. Я как-то даже в обиде на них не был по этому поводу. Ну, не хотите и не хотите, не надо. Потом была новая работа — в магазин устроился, друг меня позвал. Там он заведующим был и меня продавцом взял. Друг, коллеги все прекрасно относились — хотя вид-то у меня тоже был ни туда, ни сюда. Даже многие покупатели спрашивают: «Ты мальчик или девочка?» вместо того, чтобы продукты покупать. Но в целом хорошо отнеслись, даже мне удивительно стало. Последняя подработка была во время учебы в колледже — по вечерам в скорой помощи полы мыл. Там люди в принципе адекватно отнеслись. Меня представили: Влад — и все. В целом агрессии в мою сторону как-то не было ни от кого. Либо нейтрально, либо уходили молча.

Сейчас я нигде не учусь, ищу работу. До этого окончил колледж, [выбрал] самую скучную профессию, которая могла мне попасться — банковское дело. Никогда не пойду работать в банк. После всего этого тем более — я службу безопасности не пройду. Ну и в любом случае мне не нравилось никогда. Меня мама туда сунула со словами: «Ну, ты все равно пока не знаешь, кем хочешь стать, когда вырастешь». А я до сих пор не знаю, кем хочу стать в плане профессии. Хобби у меня всегда менялись. Увлечения — что-то своими руками делать: резьба по дереву и так далее и тому подобное. То есть творческое своими руками.

После окончания колледжа и работы на почте мне все это надоело. Скучно. И я решил пойти в колледж повторно — на автомеханика. Мне реально нравилась эта профессия. Поучился годик, потом отчислился, потому что не хватило денег на следующий год. И работал одновременно, и на заочке, но что-то не срослось. Да и разонравилось. Предмет интересный, а учиться неинтересно — особенно, зачем автомеханику знать историю? Не закончил этот колледж.

Иллюстрация: Мария Толстова / Медиазона

«Пиши чистосердечное признание». Таможенники

Я решил заказывать гормоны через интернет. На разных форумах много информации. Есть еще те, кто прошли комиссию, у которых даже есть рецепт, но которые покупают не в аптеке, а таким же способом — по той простой причине, что в аптеке это все стоит аж, наверное, раз в десять дороже. Ну, не в десять, но раз в семь-восемь точно дороже. Самый простой и самый выгодный вариант был для меня.

Покупал на зарубежных сайтах — то есть, Беларусь. Какое-то время — вот эти полтора года — все было нормально. Я даже в принципе не подозревал, что это запрещено. Потом какая-то информация на этот счет появилась — вроде как нельзя, но никого не ловили на этом; [думал,] может быть, штраф какой-то выпишут, штраф будет. Я знал то, что запрещено — да. Но то, что уголовное дело — да даже в жизни я бы не подумал.

Ну и в конце концов, когда в ноябре 21 числа мне пришла посылка очередная из Белоруссии с сайта этого. На выходе из почты меня встретили люди, показали корочки и сказали: «Пройдемте». Первым делом спросили, что я получал на почте, в духе: «Спортом занимаешься?» или что-то такое. Ну, то есть получается, как оказалось-то, это была таможенная служба. Ну, они так представились и сказали, что у них на меня поступила наводка, что я что-то незаконное получаю на почте. Провели в машину и там уже составили протокол при понятых, изъяли у меня посылку, вскрыли, там оказался препарат — как они ожидали, как и я ожидал. Это были препараты тестостерона, а конкретно — «Сустанон». Был объем флакона на 10 миллилитров. То есть изначально мне даже не пытались предъявить сбыт, потому что если бы у меня было 10 ампул по 1 мл — там да. А тут один флакон. В принципе, в деле у меня не то, чтобы это обговорено, но изначально они хотели [инкриминировать мне] сбыт, продажу, но доказательств не нашли. То есть — для личного пользования.

В отношении Владислава возбудили дело по части 1 статьи 226.1 УК — контрабанда сильнодействующих, ядовитых, отравляющих, взрывчатых, радиоактивных веществ, радиационных источников, ядерных материалов, огнестрельного оружия или его основных частей, взрывных устройств, боеприпасов, оружия массового поражения, средств его доставки, иного вооружения, иной военной техники, а также материалов и оборудования, которые могут быть использованы при создании оружия массового поражения, средств его доставки, иного вооружения, иной военной техники, а равно стратегически важных товаров и ресурсов или культурных ценностей либо особо ценных диких животных и водных биологических ресурсов. Эта статья предусматривает лишение свободы на срок от трех до семи лет со штрафом до 1 млн рублей.

Владислав заказал из Белоруссии препарат Sustaged — дешевый аналог «Сустанона», анаболического стероида на основе смеси эфиров тестостерона, который бодибилдеры часто используют для наращивания мускулатуры. В 2007 году 1-тестостерон (17бета-гидрокси-5альфа-андрост-1-ен-3-он), который входит в состав Sustaged и других подобных препаратов, постановлением правительства включили в список сильнодействующих веществ, запрещенных для свободного ввоза в Россию.

В постановлении о возбуждении уголовного дела от 21 ноября 2017 года, подписанном заместителем начальника Уральской оперативной таможни, подполковником таможенной службы Резепиным А.А. (есть в распоряжении редакции), о подозреваемом говорилось в женском роде. В понедельник, 15 января, Владислав сообщил «Медиазоне», что ему предъявили обвинение; следователь взял у него подписку о невыезде.

Протокол оформили, сказали, что это уголовно наказуемо все, спросили еще, через что я заказ делал — через компьютер или еще через что, чтобы изъять все это дело. Там же в машине при составлении протокола изъяли сотовый телефон и банковскую карту отобрали, хотя покупка была [оплачена] даже не с нее. Просто так оказалось, что карточка была со мной в тот момент. Все забрали, все изъяли и отвезли туда к себе — даже не знаю, как у них это место называется. Ну, в общем, где все эти там обитают... В таможенный отдел. Все, кто у них этим занимается — сама таможня и те, кто у них, так сказать, людей отлавливает. Туда отвезли, помурыжили пару часов, по кабинетам поводили. Пока они сами со своими бумажками разбирались, сказали подождать. Потом дали мне листок и сказали: «Пиши чистосердечное признание».

Ну, я все равно никогда не был в такой ситуации — то есть я не то, что с уголовными делами [не сталкивался], можно сказать, даже дорогу на красный свет никогда не перехожу. Для меня это был шок настоящий. Ну, у меня стресс случился. Мне дали бумажку, сказали: «Пиши», и я написал чистосердечное признание: что, да, я в курсе того, что нельзя, что уголовка. На самом деле, я в курсе не был. Ну и вот — состряпали. Потом было дознание. Там какой-то подполковник все то же самое переспросил — что, как.

Когда меня возле почты изначально взяли, то спросили, занимаюсь ли я спортом. Я сразу сказал: «Я транссексуал, и мне это надо». Ну, люди — понятно, они не в теме и не в курсе, они особо-то не поняли — удивились очень сильно. Восприняли меня совсем наоборот, то есть не FTM (female to male, из женщины в мужчину — МЗ), а MTF (male to female, из мужчины в женщину — МЗ), трансдевушка — то есть из парня в девушку. Обращались в мужском роде, потому что в паспорт заглянули, где увидели нейтральное имя и женский пол. Но когда я им уже в раз пятый повторил, кто я, у них округлились глаза. Они начали все расспрашивать, что да как, да почему, как это все происходит. Ну, я им вкратце рассказал, не вдаваясь в подробности. Потом отвезли когда к себе — еще всем подряд пришлось повторять. Не агрессивно. Просто как на неведомую диковинную зверушку все смотрели и липкие вопросы спрашивали. И в итоге все-таки до них дошло, что не из парня в девушку, а из девушки в парня... То есть сначала они в мужском роде обращались, говорили: «О, у тебя щетина, выглядишь, как парень. Не подумаешь даже».

А когда до них потихоньку начало доходить, из какого пола в какой, они начали из мужского в нейтральный переходить, потом на «вы» перешли внезапно, потом вообще на женский род перешли, и как я их не поправлял, они уже... Когда мы домой к маме приехали, они сказали: «Вот ваша дочь нарушила закон». Мама, конечно, ошалела. Она уже забыла, что у нее дочь была когда-то. Я не знаю, это было не агрессивно. Неприятно было.

Во время дознания я со всеми этими людьми общался — там подполковники, майоры и так далее. Я даже не знаю, какие они там должности занимают. Всю эту ситуацию объяснял им — они головами кивали, записывали. На дознании записали — зачем, как, почему и так далее. Потом мне дали адвоката местного, который там был. Он все это прочитал, что дознаватель под мою диктовку написал, подписал.

Меня повезли домой. Дома хотели сделать осмотр, чтобы посмотреть, что у меня еще интересного есть. Причем взяли они меня около почты еще часа в два дня, домой привезли к полуночи. Дома мать их не пустила. Это как бы ее квартира, она сказала: «Никого не пущу, уходите». Ну, ей все объяснили понятно так — корочки в лицо сунули, и разъяренный дознаватель обещал явиться на следующий день уже с ордером на обыск. И предупредил, что осмотр — это осмотр, когда люди приходят и осматривают. А обыск — это уже, цитирую, «отрывание плинтусов и шкафов», то есть хотели даже так сделать. Но как-то на следующий день и после уже никто не появлялся. В принципе, на этом, можно сказать, все и закончилось. Больше мы с ним особо не виделись.

Иллюстрация: Мария Толстова / Медиазона

«Сидите и не дергайтесь». Адвокаты

Когда у меня телефон изъяли, мы договорились с дознавателем. Он мне сказал: сейчас домой поедешь — заведи себе новую сим-карту. Даю тебе там пару дней. Новую сим-карту заводишь — мне сообщаешь номер, чтобы если что, я тебе позвонил и в любой момент мог тебя дернуть. Я просто купил новую сим-карту и сразу сообщил ему новый номер. То есть у него цифры мои были, но он мне не звонил. Потом через пару дней, наверное, я к нему съездил, забрал копию постановления о возбуждении уголовного дела, и через неделю домой пришли ко мне люди, которые были во время всего этого первого дела. Сообщили, что они собрались уже меня объявить в розыск по той причине, что не могли дозвониться по моему номеру телефона. А звонили они как раз на тот старый, который изъяли. Было забавно. Я им новые цифры сказал, они записали и сказали: «Завтра мы вам позвоним, и на следующей неделе нужно будет приехать к нам по поводу экспертизы». Но никто не звонил, не приходил — пропали куда-то.

По поводу дела мама удивилась, конечно — уголовка, все такое. Но, зная, что мне реально нужны препараты, кричать-ругаться не стала. Она знает ситуацию. Тоже стала поддерживать — в смысле не то, что хорошо, что ты в Беларуси стал заказывать и тебя поймали, а то, что тебе надо из этого выбираться, адвокатов искать. Денежно она не может меня поддерживать, скорее, морально. Говорит, скорее бы комиссия, чтобы ты оформил все это нормально, и будешь нормально жить.

Адвокат, который по назначению, он вообще какой-то непонятный был. Советовал мне: если дома еще есть какие-нибудь ампулы, то обязательно их отдайте. «Не ссорьтесь, не грубите, не хамите». Вот этим полковникам-подполковникам-дознавателям. Говорил, что за такое не сажают, не переживайте. Найдите какую-то справку, можно даже левую, что гормоны нужны. А в основном: «Сидите и не дергайтесь, все нормально будет». И сказал, что максимум, что мне грозит — это условка и штраф, по-моему. А на самом деле он оказался дурацкий, потому что когда мы с мамой и с ним пообщались, мы потом поехали на консультацию к юристу, рассказали все, и юрист сказал: «Он вообще дурак, что ли? Он вас, по-моему, наоборот, засадить хочет, да поглубже».

Этот юрист — он транссексуалами не занимается, но у него были дела похожие с таможней — уже посмотрел статью и сказал, что конкретно по этой статье, по которой меня хотят засудить, нет никаких условок, нет штрафов. Лишение свободы от трех до семи лет и как исключение возможен условный срок. Потому что это статья, в которой препарат [определяется] как сильнодействующий — то есть там яды, взрывчатые вещества и оружие. Все равно как-то, что разница большая — или оружие, которое через границу перевезли, а потом люди умерли, или препарат для личного пользования, не наркотик, не химия. Все равно, наказание — оно будет. И там прописано, что наказание — реальный срок лишения свободы. А первый адвокат какой-то бред несет, что-то там нечистое. Сейчас временно придется прервать гормональную терапию. Это чревато гормональными нарушениями, да и вообще по здоровью ударит — нарушения и скачки гормонального фона в целом могут подорвать здоровье. Это может стать причиной гинекологических заболеваний, заболеваний молочных желез. У меня ничего не удалено, так что если что образуется, придется еще [опухоли] лечить. Могут развиться доброкачественные и злокачественные опухоли. Я даже особо не могу понять, что меня ждет, но я постараюсь возобновить [терапию], как только появится возможность.

По словам Дмитрия Исаева, сложившаяся в России практика назначения гормонально-заместительной терапии заставляет трансгендеров искать обходные пути и приобретать препараты на черном рынке. Так, эндокринологи часто отказываются выписывать трансгендерам рецепты на гормональные препараты даже при наличии положительного заключения медкомиссии. Еще полтора года назад по одному рецепту пациент мог купить сразу пять ампул препарата и посещать эндокринолога четыре-пять раз в год, говорит Исаев, но сейчас врач имеет право выписывать рецепт только на одну ампулу. Таким образом человек, который проходит гормонотерапию, обязан появляться у эндокринолога каждый месяц. По утверждению самих трансгендеров, рецепт можно получить исключительно на платном приеме, цены на медикаменты растут, стоимость легальных препаратов в семь-девять раз превышает стоимость дженериков, доступных в интернете, а в аптеках провизоры отказываются выдавать лекарства в страхе перед постоянными проверками.